20 мая на Каннском кинофестивале состоялся показ нового фильма «Простая случайность» известного иранского режиссёра Джафара Панахи. Тот факт, что он был включен в основную конкурсную программу, означает, что картина претендует на главную награду кинофестиваля — «Золотую пальмовую ветвь».
Для самого Панахи участие в нынешнем Каннском фестивале имеет особое значение: после долгого перерыва он наконец смог лично присутствовать на мероприятии. Дело в том, что в течение последних пятнадцати лет режиссёру было запрещено покидать Иран, снимать фильмы и давать интервью. Эти ограничения сроком на двадцать лет были наложены на Панахи в июне 2010 года— после того, как кинорежиссер принял участие в массовых акциях протеста против результатов президентских выборов. Тогда Панахи был арестован и приговорён к шести годам заключения, хотя наказание отбывал под домашним арестом.
И вот тут возникает парадокс: несмотря на жёсткие запреты, Панахи, тем не менее, снял ещё три фильма и получал награды на самых престижных международных фестивалях. В Венеции и Берлине члены жюри символически оставляли для него свободное кресло. Его фильм «Офсайд» был тайно вывезен из Ирана на флешке, спрятанной в торте. А в 2015 году его картина «Такси» получила «Золотого медведя» – главный приз Берлинского кинофестиваля.
В 2022 году Панахи вновь оказался за решёткой, что вызвало широкий международный резонанс. Находясь в тюрьме «Эвин», 62-летний режиссёр объявил голодовку. И спустя семь месяцев, в феврале 2023 года, был освобождён.
Сегодня Джафар Панахи — один из символов сопротивления существующему в Иране политическому режиму. Имя кинорежиссера, без прикрас показывающего иранскую действительность, стало нарицательным. Но и здесь — очередной парадокс: несмотря на всю остроту его высказываний, власти не прибегают к крайней жестокости. И когда Панахи спрашивают, почему репрессии против него не усиливаются, он отвечает: «Иран — неоднозначная страна, понять её очень сложно».
И он прав.
Государству, которое по числу приведённых в исполнение смертных приговоров уступает только Китаю, не составило бы особого труда на долгие годы посадить в тюрьму режиссёра, открыто критикующего власть. Или же, наоборот, полностью снять с него все запреты и позволить свободно работать, путешествовать и получать международные награды. Тем не менее, ни одна из этих линий до конца не проводится. В итоге складывается противоречивая картина: формально запреты остаются в силе, но фактически они не так строги и больше напоминают имитацию контроля. Иранскую власть часто обвиняют в тоталитаризме, однако на практике этот тоталитаризм оказывается вполне терпимым.
Настолько же противоречив и статус самого Джафара Панахи — он словно подвешен между свободой и несвободой, между признанием и изоляцией.
С одной стороны, власти ограничивают его деятельность, но с другой, закрывают глаза на то, что его фильмы вывозятся за границу, получают международные призы и фактически становятся антирекламным инструментом против режима аятолл. И эта двойственность не поддается логическому объяснению.
Фильм «Такси», снятый Панахи в 2015 году, стал символом кинематографического минимализма. Если о своей предыдущей картине, «Офсайд», режиссёр говорил, что потратил всего 2.500 долларов, то можно предположить, что «Такси» обошёлся ещё дешевле. Что лишний раз подтверждает: для создания выдающегося фильма не нужны крупные бюджеты и мощные продюсерские ресурсы. Если при богатстве тем и сюжетов кино не снимается, то причина вовсе не в деньгах. Что и доказал Панахи в своем «Такси».
Иран нередко называют страной киноманов. Говорят, в Тегеране любой парикмахер или чистильщик обуви может часами рассуждать о достоинствах фильмов Эйзенштейна, Вуди Аллена или Куросавы. Возможно, именно эта массовая кинематографическая грамотность сдерживает власть от решительной атаки на режиссёров.
Во времена шаха иранских кинематографистов сажали в тюрьмы, в ходе исламской революции сжигали кинотеатры, а после прихода Хомейни к власти и вовсе ожидали отмены кинематографа, как культурного явления. Но сложилась иная реальность, и вот уже 35 лет вся мировая критика не перестает поражаться феномену иранского кино, его «новой волны».
В стране выросло уже третье поколение режиссёров. И что особенно примечательно — в иранском кино нет конфликта «отцов и детей». Молодые не восстают против старших, не стремятся сбросить их с пьедестала, а напротив — сохраняют верность, продолжают традиции. Это чувство преемственности только укрепляет кинематографическую культуру страны.
Сюжет показанного в Каннах фильма Панахи «Простая случайность» до самого дня премьеры держался в строжайшем секрете. Лента рассказывает о бывших политзаключённых, получивших шанс отомстить своим мучителям. Панахи сталкивает палача и жертв лицом к лицу.
Главный герой, механик Вахид, помогает водителю по имени Акбар, у которого на дороге ломается машина. Но вскоре похищает его, выкапывает яму и готовит свою жертву к казни. Акбар уверяет, что произошла ошибка. Сам Вахид не до конца уверен, что перед ним действительно его палач. Когда-то он был политзаключённым и запомнил своего мучителя лишь по скрипу протеза — во время пыток ему завязывали глаза.
Чтобы избежать роковой ошибки, Вахид вызывает других бывших узников. Среди них — владелец книжного магазина, женщина-фотограф и врач. Все трое подтверждают: Акбар — именно тот человек, который их пытал. И всё же… они не убивают его.
В этом смысле «Простая случайность» напоминает ленту Романа Полански «Смерть и девушка» (1994), где жертва — женщина, пережившая пытки во времена аргентинской диктатуры — сталкивается со своим палачом, врачом по профессии. И там финал строится на гуманизме.
Кто-то, возможно, упрекнёт Панахи за мягкость финала, другие, наоборот, оценят эту позицию.
Но есть и третье мнение: возможно, самый страшный приговор — это вовсе не смерть, а день, проведённый в окружении собственных жертв, в ожидании расплаты, когда ты балансируешь на грани жизни и смерти.
